— Разрешите еще сутки подумать?
— Нет! — сурово сказал Баринов. — Или вы отдаете архив добровольно, прямо сейчас, или я выкачиваю его из вас, так сказать, «технически», но с самыми неприятными последствиями как для вас, так и для ваших товарищей!
— Хорошо… Я согласен… — с трудом произнес Чугаев.
…Примерно через полчаса Баринов уже сидел в своем кабинете, куда был срочно вызван начальник СБ ЦТМО.
— Так, Николаич, срочно организуй группу из пяти человек с металлоискателем и собакой, а также с грузовиком типа «Бычка» или «Газели» на заброшенный карьер вот в этот район. Все ориентиры в сопроводиловке. Твои люди должны найти и доставить сюда двенадцать стальных коробок с документами. Пусть работают осторожно. Там две противопехотные установлены и одна направленного действия. Вопросы?
— Вы ГВЭП включали? — поинтересовался Комаров.
— Нет. Чугаев сам все сообщил. Не мог я, Николаич, никакой спецтехники применять, к сожалению. Даже «зомби-6».
— Почему?
— Потому что кто-то индуцировал в мозг Чугаева очень хитрую программу.
Эдакая защита от несанкционированного доступа. В случае, если кто-то попытается подавить его волю — химическим способом или при помощи ГВЭП, — срабатывает нейролингвистический вирус. Память превращается в некую невообразимую кашу, из которой ничего вытащить уже нельзя, потом мозг отключается начисто — паралич дыхания, сердца — и капут.
— И кто же-это постарался, интересно?
— Догадываюсь, кто, и убежден, что это не Воронцов с «джи-кеями», соображаешь?
— Соображаю. Любимый ученик?
— «Не будем говорить кто, хотя это был Слоненок…» — ухмыльнулся Сергей Сергеевич, процитировав старый детский мультик. — Все, иди работай! К 16.00 ящики должны быть в ЦТМО.
Едва Комаров вышел из директорского кабинета, как на столе у Баринова зазвонил внутренний телефон.
— Рад слышать, Лариса Григорьевна! Что нового?
— Сергей Сергеевич! — похоже, зав. 8-м сектором еле сдерживалась, чтоб не разреветься. — Полина в коме!
— Опять жульничает? — как можно более спокойно спросил профессор.
— Не думаю! Я боюсь самого страшного… Ведь прошлой ночью она с этим вождем воевала!
— Вождь концы отдал, мне уже сообщили. А вы не паникуйте! Поддерживайте жизнедеятельность всеми силами и средствами! Я сейчас буду!
Не успел он положить трубку, как телефон зазвонил вновь.
— Да, Баринов!
— Сергей Сергеевич, это Аня Петерсон. У меня все готово. Можно индуцировать программу для восемь-ноль семь.
— Спасибо. Пока подождем… — пробормотал профессор, решив не говорить Ане, что программу, возможно, уже некому будет индуцировать. Более того, не исключалось, что покамест Баринов доберется до 8-го сектора, весь мир сойдет с ума или вообще разлетится на атомы…
БОЛЬШАЯ ЗАПОДЛЯНКА
Примерно в эти минуты танкер под панамским флагом, но с российской командой на борту вспарывал носом лазоревые воды Атлантического океана, удаляясь от берегов «Мазутоленда» курсом норд-вест со скоростью 30 узлов.
В кубрике-спортзале воцарилась относительно мирная обстановка: Ваня и Валет с пулеметами на изготовку находились в готовности номер один, гвэпщики мудровали над своими аппаратами, Луза похрапывал, набирая массу после обеда, Механик с Болтом степенно, словно азиатские аксакалы, играли в нарды, а все прочие сгрудились перед видеодвойкой, на которой крутилась кассета с похождениями Тома и Джерри. Как ни странно, и Таран, и даже ребята намного старше его, типа Гребешка, Агафона, Налима, Топорика и Гуся, с удовольствием ржали над всеми немудрящими диснеевскими хохмами, рассчитанными, в лучшем случае, на первоклассников.
В каюте-люкс, где тоже отобедали, обстановка тоже выглядела спокойной.
Господа Чулков и Суконцев вели себя корректно, называли Лиду исключительно на «вы» и даже не пытались с ней флиртовать. Само собой, что Лида на это не обиделась. Ей лично оба мужика были глубоко по фигу, и соблазнять их она не собиралась. Гораздо больше ее волновало то, что у нее не было никаких сведений о папочке. После того, как пилот Семеныч приметил, что перед ним на танкер садилась Лапина «восьмуха», она предположила, что, возможно, на ней сюда перебросили тех бойцов, что оставались оборонять перевал.
Конечно, Лида понимала, что там, на этом перевале, могли погибнуть и половина, и две трети, и даже три четверти отряда. И, увы, не было никакой гарантии, что Механика защитила танковая броня. Естественно, ей не хотелось думать о плохом, и она гнала эту мысль от себя, но все-таки до конца отогнать не могла. Если б ей только сказали, что папочка жив-здоров и мирно играет в нарды всего в пятнадцати метрах от нее — если мерить вниз по прямой! — она была бы безмерно счастлива, даже если б им не разрешили увидеться до самого конца рейса. Наверно, даже если б ей просто объяснили, что через трое суток они увидятся на борту того «приличного транспорта», о котором упоминал . моряк Паша — и этого бы хватило, чтобы успокоить Лидино сердечко.
Но ей вообще ничего не говорили. И даже если б она спросила этого Пашу, кого привозил на танкер Лапа, тот вообще открестился бы: мол, не знаю никакого Лапы, на нашу площадку только «Газель» садиться может.
Лида, как уже известно, особо законопослушной не была, и в принципе ей ничего не стоило нарушить запрет и спуститься на нижние палубы надстройки. Если она этого не делала, то вовсе не потому, что боялась «страшной угрозы» оказаться запертой в каюте. Наверно, если б она была на сто процентов уверена: там, внизу, находится папочка, то нарушила бы запрет, даже если б ее за это повесить пообещали. Но в том-то и беда, что Лида такой стопроцентной уверенности не имела. Найдешь этих, а тот, командир с седой головой, скажет:
«Извини, дочка, но папа твой так на перевале и остался…» И даже это было бы не самое страшное, потому что тогда осталась бы надежда, что он не убит до смерти, а ранен, попал в плен к этим самым карвальевцам и, может быть, выздоровеет, улучит момент и удерет от них. А может, его оттуда Ларев выкупит.
Гораздо страшнее оказалось бы, если б Болт сказал: «Здесь он. Грузом двести везем. Иди, попрощайся…» И подвел бы ее к какому-нибудь пластиковому мешку в здешнем холодильнике… Нет, ничего такого Лиде переживать не хотелось.
Именно поэтому она после обеда пошла в свою «спальню», больше напоминающую просторный стенной шкаф, и залегла в койку. Возможно, если б на море было приличное волнение, то ее бы быстро укачало, и она действительно смогла заснуть. Но волнения не было, точнее, было, но такое, что даже в надстройке, на высоте семиэтажного дома, почти не чувствовалось. Чтоб раскачать как следует полтораста тысяч тонн металла, трехбалльных волн явно не хватало. И не было убаюкивающего перестука колес, как в поезде, а гул огромных дизелей, тащивших по океану это огромное корыто, в средней надстройке почти не ощущался.
Поэтому Лида, хоть и ощущала сильную усталость, но крепко не заснула, а только впала в какое-то дремотное полусонное состояние. Тюбик она опять положила под подушку и на всякий случай придерживала рукой.
Вроде бы сопровождающие беспокоить ее не собирались. Тоже решили отдохнуть после обеда и ушли в свое «купе». Там был «шкаф» примерно той же площади, только было две койки — одна над другой. Даже захрапели, кажется, хотя через «холл» и две двери звуки долетали плохо.
Так прошел час, а может, и больше. Лида все своими сомнениями маялась, но, кажется, почувствовала, будто может наконец заснуть. Однако именно в этот момент до ее ушей долетели тихие и невнятные голоса из каюты Чулкова и Суконцева.
Неизвестно, почему Лиде пришла в голову идея их подслушать. Вряд ли у нее были в отношении этих парней какие-то серьезные опасения. Просто сработало чисто женское любопытство. Но польза от этого оказалась немалая.
Еремина еще загодя приметила, что через весь здешний люкс проходит труба отопления. Само собой, что кипятком ее заполняли только тогда, когда судно попадало в полярные или умеренные, но достаточно холодные широты. А тут, в тропиках, труба оставалась холодной, и к ней вполне спокойно можно было приложить ухо. Именно так Лида и сделала, постаравшись не производить при этом лишнего шума. И сразу же достаточно четко услышала то, что вполголоса произносили сопровождающие. Правда, начала разговора она не успела расслышать, но даже первые слова, которые она расслышала через отопительную трубу, ее сильно насторожили.